Ниже представлена рукопись моего деда по линии матери — Александра Архиповича Чепурко.
Во время ВОВ он был партизаном, а в 43-ем, когда исполнилось 18, ушёл в действующую армию. Дошёл до Берлина. После войны писал автобиографический роман о тех страшных годах.
Умер он на 49-ом году жизни от последствий, вызванных осколочным ранением на войне. После его смерти сохранилась лишь малая часть рукописи.
Орфография и пунктуация сохранены.
Александр Чепурко
Страницы прошлого
Солдатом может быть каждый. Воином смелый, А вот партизаном может быть Только герой.
В тот день мы возвращались с боевого задания на партизанскую базу. Нас было трое, капитан Крупнов, партизан Ветров и я. Больше сотни километров осталось позади, но это было всего лишь половина пути. От бессонных ночей и усталости мы просто валились на землю, как будто земля имеет свойство магнита. Наконец капитан Крупнов решил сделать отдых.
Уселись возле костра у самой лесополосы, где молодой пахарь мальчишка лет четырнадцати кушал печеную картошку и кормил своих лошадей. Он сказал, что немцев поблизости нет дорога проходила далеко, так что место для отдыха нами было выбрано удачно.
Наевшись досыта вкусной картошки, я тут же уснул, капитан подробно расспрашивал мальчишку о жизни в близь лежащих деревень.
Проснулся от того как мальчишка громко крикнул:
– Комендант! – и бросился к своим лошадям.
– Спокойно, – властно сказал капитан, застегивая телогрейку.
Открытый фаэтон в упряжке парой лошадей быстро приближался к костру. В нем в развалку сидел полный, видать большой по чину немец комендант, рядом сидела щупленькая девушка с косами.
По-видимому, комендант решил сделать увеселительную прогулку с молодой переводчицей.
Остановив лошадей у самого костра, комендант соскочил с фаэтона и что-то крикнул.
– Почему стоят лошади? – перевела переводчица.
– Отдыхают, – ответил капитан Крупнов, спокойно сидя у костра, очищая печеную картошку.
– Сколько они отдыхают? – спросила переводчица.
– Да вот, пожалуй, часа три, – дерзко ответил капитан.
– И сколько еще будут отдыхать? – снова переводит вопрос коменданта девушка.
– Да, пожалуй, еще столько же, – снова ответил капитан.
Услышав такой ответ, фашистский комендант пришел в ярость. Он набросился на спокойно сидящего на земле капитана и с размаха ударил плетью по спине, громко ругаясь по-немецки.
Что было бы дальше – не знаю, но вдруг рядом сидевший Ветров направил в лицо коменданта «маузер».
– Хонды хох, – крикнул Ветров.
Комендант попятился назад, его руки невольно обмякли и потянулись вверх.
– Партизан? – прошипел комендант, озираясь по сторонам.
Я быстро вытащил из кобуры коменданта пистолет и направился к переводчице, которая стояла чуть в стороне, с целью обезоружить ее. На мгновение наши взгляды встретились. Предо мной стояла моя бывшая учительница немецкого языка Паша Петровна Кольцова.
Паша Петровна, любимица всего нашего класса и невеста моего старшего брата. Только война стала причиной несостоявшейся свадьбы. Она была частым гостем в нашем доме. И, как всегда, она садилась у окна, выходящего в сад, позируя за работой над учебниками, а брат рисовал ее масляными красками с натуры. Но это было год тому назад, а теперь переводчица врага.
– Вот это встреча?! – выдавил я из себя, ощупывая карманы форменного костюма девушки.
В это время к нам подошел капитан Крупнов. Я коротко доложил ему о неожиданном и тут же спросил:
– Как быть? – ведь она может выдать моих родных, и немцы обязательно расправятся с ними.
Капитан выслушал меня, молча присел на ступеньку фаэтона. Мне было понятно его молчание. Уходя на задание, мы получили строгие указания командира. Наша группа не должна впутываться в какие бы то не было истории. Мы должны были произвести разведку и подготовку нападения на лагерь военнопленных наших солдат. Все шло хорошо. Я был проводником и вот, на обратном пути, такая неожиданная история. Расстрелять коменданта и его переводчицу мы не могли, так как после этого немцы уничтожат, в порядке мести, все население окружающих здесь деревень, а наш отряд был еще настолько незначителен, что мы не могли предпринять какого-либо сопротивления.
– Значит, вы знакомы? – тихо обращается капитан к переводчице, указывая на меня.
– Да, – прошептала она. – Но если это нужно для дела, то я могу не знать, – так же шепотом продолжала она. – Я не виновна, меня заставили насильно работать на них. Она заплакала.
– В таком случае раздевайтесь, – тихо, но твердо сказал капитан. – Переведите своему господину, пусть раздевается тоже, посмотрим, как будут выглядеть завоеватели в иной форме, без порток.
Услышав, что от них хотят партизаны, комендант что-то начал бормотать себе под нос. Он взглянул на капитана, который мирно стоял в двух шагах, на ладони подкидывая пистолет, и начал скидывать свой форменный костюм. Еще минута и комендант стоял совершенно голый.
– Ну а вы, фрау? – послышался голос Ветрова, обращенный к переводчице, которая сгорая от стыда, стояла полураздетая позади коменданта. – Берите пример с своего хозяина.
Ветров помог ей расстегнуть сзади пуговицы, с остальным она справилась сам…
Так на фаэтоне, совершенно голые, комендант со своей переводчицей промчались через весь районный центр. Остановились лишь в здании комендатуры. Это было невиданное зрелище, молва о котором быстро прошла даже за пределы района. Но кто мог это сделать? Кто так позорно пошутил над ставленником Гитлера и его переводчицей?
Шла война не на жизнь, а насмерть, и такие шутки для населения оставались пока тайной. Многие говорили, что где-то здесь есть партизаны, но их пока никто не видел, ведь война только начинается, многие растерялись, ведь здесь так быстро прошел фронт, и война ушла на восток, за Днепр, а по городам и селам Украины разгуливали, грабили местных жителей фашисты.
Лагерь советских военнопленных солдат находился вдали от населенного пункта.
Да, лагерь, но его нельзя назвать лагерем, это просто большой котлован, каменный карьер, здесь до войны добывали камень для строительства дорог. Немцы оградили его колючей проволокой, поставили вышки, с которых торчали стволы пулеметов.
И так, под открытым небом, на холодных камнях, без воды и еды, изморенные и оборванные, люди ждали своей участи в этой яме.
Это был пересыльный пункт, здесь находилось более двадцати тысяч советских военнопленных солдат. Эти люди не могли мечтать о будущем. Они жались друг к другу в поиске тепла, защиты от холода и дождя.
Каждое утро немецкая охрана, с дубинками в руках, поднимали на ноги более крепких людей и этапом отправляли дальше в немецкое рабство, а те, которые холодные и недвижимые, оставались лежать на камнях, за ноги стягивали в отдельную яму, присыпали землей. Долго после этого из-под земли доносились звуки умирающих людей, а сама земля стонала и содрогалась, навечно покрывая прошлое этих людей, их имена, знания и разум.
Этими людьми никто не интересовался, откуда они и кто они, а эта яма так бесцеремонно поглощала в себя ежесуточно более двухсот человеческих жизней. По какому закону издеваются люди над людьми? Кто дал право этим людям в зеленых мундирах так бесчеловечно относиться к человеку? Такой вопрос задавали себе честные люди. Этот вопрос волновал горстку людей, которые объединились в партизанский отряд для борьбы с врагом под руководством комиссара Калашникова…
Партизанская группа, руководимая капитаном Крупновым, вернулась с задания. Она принесла много ценного для плана, на который решался командир отряда, товарищ Калашников. В отряде так мало людей, что можно пересчитать по пальцам, но как много хороших советских тружеников в яме, в этом каменном карьере, который фашисты называют лагерем, где люди перестают быть людьми, расстаются с жизнью. Как быть? Где и у кого можно просить помощи? Этот вопрос не давал покоя командиру маленькой группы партизан отряда товарища Калашникова.
И так операция началась. По дороге, ведущей к лагерю, появилась небольшая группа военнопленных. Ее сопровождал конный конвой с автоматами, позади медленно тянулась повозка, на которой сидели несколько человек, одетые в немецкую форму, с автоматами.
Это были партизаны отряда товарища Калашникова, которые решились на такой смелый и поистине первые шаги действия отряда.
Возле входа в лагерь конвоируемая группа остановилась. Навстречу вышел высокий щуплый немецкий офицер, рядом с ним на поводу шла овчарка, готовая в любую минуту броситься на свою жертву. Справа и слева прохаживались немецкие патрули, от повозки к офицеру быстрым шагом направился капитан Крупнов. На нем неуклюже сидела немецкая форма, и только автомат на груди придавал ему суровость.
Внезапно в небо взлетела красная ракета, все вокруг пришло в движение, топот ног, звуки конских копыт, несколько коротких автоматных очередей. Охрана лагеря смята, партизаны ринулись в карьер.
Люди, обреченные в яме, стояли на своих местах, безразлично наблюдая за тем, что происходит вокруг. Вдруг раздался громкий голос Калашникова:
– Мы партизаны, кто может держать в руках оружие и желает бить врага, выходи!
Эти слова мгновенно привели лагерь в людской водоворот. Люди способные двигаться ринулись к выходу, создалась людская пробка у ворот. Партизаны, успокаивая людей, помогали выходить с ямы. Раздалась команда отходить. И вот тут началось то страшное, которое никто не предвидел и для которого нет слов, чтобы описать истинную картину.
Раздались крики, вопли, просьбы, нецензурная брань, упреки. Все смешалось в единый гул. Это кричали те, которые не могли ходить. Они цепко хватались за ноги, за руки, за что только возможно, уходящих партизан. И никакая сила не могла их оторвать от себя.
– Спасите, – просили они.
И снова команда командира:
– Партизаны, на выход, вперед!
И вот, лагерь позади, операция прошла успешно. Отряд пополнился больше чем на восемьсот человек, с основного состава партизан потерь нет, в придачу пленный офицер, начальник лагеря. Но теперь он был без овчарки.
Так начал свой путь и получил боевое крещение партизанский отряд товарища Калашникова имени «Смерть фашизма».
Ночь, непроглядная темнота, как говорят, темно хоть глаз выколи, моросит мелкий дождь, моя скудная одежонка не держит тепла, промокший и озябший до самых костей я шагаю по известной мне тропинке к районному центру, туда, где немцы в здании школы разместили свою комендатуру, а вблизи от нее, в маленьком домике с соломенной крышей, проживает Паша Петровна Кольцова, моя бывшая учительница. Теперь переводчица коменданта. Мне повезло, возле дома охраны нет, об этом я знал раньше. На мой стук в окно, вышла сама Кольцова.
Осветила мое лицо фонариком, она растерялась и попятилась назад, но когда поняла, что я один, схватила меня за плечи и тихо, над самым ухом, прошептала:
– Проходи, Толя, ведь ты совсем замерз и совсем голоден.
Ее душевный, гостеприимный тон, ослабил до предела натянутые мои нервы.
В комнате было тепло и уютно. Паша Петровна, извиняясь, накинула одеяло на разобранную кровать и усадила меня на единственную табуретку, сама села на кровать.
Я заметил, как дрожат ее руки, и она никак не могла найти им места. То она почему-то начала расплетать свои косы, потом закинула их за спину, принялась откусывать ногти.
Я тоже не знал с чего начать и почему-то расстегнул свою промокшую куртку, откинул полы, как бы стремясь показать, что я не просто гость мальчишка, ее ученик в прошлом, а я партизан и за ремнем на животе видна рукоятка пистолета.
– Ну вот, мы снова встретились, – сказала Паша Петровна, обращая свой взгляд куда-то в угол.
– Да, встретились, – сказал я. – Но я пришел по заданию командира.
– Ну и что же? – вопросительно спросила Кольцова.
– А то, – начал я. – Что командир велел вам напомнить, что вы Паша Петровна, закончили советскую педагогическую школу, а работаете не по своей специальности, продались немцам, а жители нашего района так вас уважали, как учительницу.
– Да, – протяженно, с унылой ноткой, ответила Паша Петровна. – Но ведь немецкому языку меня научила мать, ведь я немка, житель с Поволжья.
– Ну и что же как вы немка, – продолжал я. – Ведь вы родились в России при советской власти и в школе носили даже комсомольский значок, руководили художественной самодеятельностью, в которой и я выступал со струнным оркестром, а теперь во что превратилась эта наша самодеятельность, особенно ее руководитель, Паша Петровна Кольцова.
– Что вы от меня хотите? – спросила Паша Петровна, взглянув на меня.
– Мой командир желает с вами встретиться один на один и предупредил, чтобы встреча была без фокусов, – ответил я.
– А если я не желаю? – спросила Кольцова.
– Если вы не желаете, тогда он велел разрядить у вас вот этот пистолет, – сказал я и вытащил пистолет из-за ремня. Эту фразу я сказал сам, выдумал ее, командир мне этого не говорил, но я не знал, что ответить ей на ее вопрос и решил ужесточить свои полномочия, хотя я в тот момент этого бы не сделал. Стрелять в нее не смог.
– В таком случае передай командиру, – сказала она. – Что мы с ним пришли к общему знаменателю. Я готова все сделать для вас. Я и раньше думала об этом, но не имела связи с вами, особенно не покидала мысль партизанам после того, как вы меня и коменданта хотя голых, но живыми отпустили месяц тому назад, теперь комендант особенно доверяется мне, и я много могу вам помочь.
На следующую ночь я вернулся в отряд, довольный своим походом, ведь задание которое мне дал командир одному, было выполнено. Так я стал связным отряда. После встречи командира с Кольцовой, по заданию командира, я часто направлялся в Колхозный сад, который находился вблизи районного центра, и там, в дупле старой груши, всегда для командира что-то лежало. И это что-то я должен был приносить лично командиру, иногда что-то оставлял там для Кольцовой. Во время похода туда и обратно, на меня не обращали внимания ни жители, ни немцы, так как я был очень маленький ростом. Летом ходил босой, одна штанина была поднята выше колена и, как правило, в грязи, как будто никогда я не был в бане и не умывался. Зимой тоже был одет плохо, шапка с одним оторванным ухом.
Часто моим вторым спутником была коза, которую я брал у старика, тоже партизана, и водил ее на пастбище. Но всякий раз, после такого похода, старик отхаживал козу, так как она была зачастую голодна, ведь она тоже со мной была на задании, где о еде было думать некогда. Зато командир всегда после моего возвращения называл меня ласково молодцом и лохматил мои волосы на голове.
Теперь командир, располагая всеми данными, расписание поездов, какие поезда и с чем, время и место действия карательных отрядов, все к чему могла прикоснуться Кольцова.
Однажды весенним вечером я получил задание от командира, отвлечь патрулей у железнодорожного моста. Дело в том, что мост охранялся силами местной полиции. Многие из полицаев были мне знакомы еще по школе.
Незаметно добравшись в район моста со стороны Колхозного сада вместе с козой, я поднял шум. В то время когда ко мне подошли три полицая, я бил козу и громко плакал. Им объяснил, что вот два дня я искал пропавшую козу, а вот нашел, а она идти не хочет, и что мать приказала, чтобы без козы не приходил домой. После такого объяснения, я стал посмешищем им. Полицаи начали смеяться надо мной, обзывать меня слюнтяем и хлюпиком.
Вот, говорят, война какая идет, все мужчины как мужчины, а ты, мол хлюпик, с козой справиться не можешь. Ха, ха, хотя бы сопли подобрал, ведь ты в школе смелее был, а тут коза проблемой стала, на что ты способен, Толя?
В момент разгара общего смеха, послышался шум приближающегося поезда, затем сильный взрыв, скрежет металла.
Взрывная волна прижала всех к земле. На месте взрыва творилось что-то невообразимое. Что-то гудело, раздавались странные невероятные звуки. Я понял, что за коротко время, когда полицаи занялись мною, взрывники партизаны заминировали мост и он взлетел вместе с составом. От испуга коза бросилась в сторону, я побежал за ней. Но чья-то рука схватила меня за воротник, это был один из полицаев. Что-то кричал. Я не слышал слов, в ушах что-то звенело. Он привел и втолкнул меня в какой-то темный сарай и закрыл накрепко двери.
Наутро меня вытолкнул с сарая немец в очках. Он сел на лошадь с автоматом на груди и повел в направлении базарной площади. В стороне стояли группа полицаев. Один из полицаев показал в мою сторону и спросил:
– Куда его?
– В расход, – ответил второй.
В это время на базарной площади, готовили казнь всем схваченным коммунистам и тем, кто имел отношение к партизанам. Для того, чтобы попасть на площадь, нужно перейти узкую речушку вброд. Это был ближний путь. По этому пути и направил меня очкастый немец. Вода была еще холодная, но не это угнетало меня. Неужели это конец, а ведь я так мало жил и еще ничего не сделал. Вот вода уже по пояс, по грудь, это самая середина, снова по пояс и, наконец, когда воды стало ровно по колено, у берега плавало бревно, я переступил его и вышел на берег. Лошадь под немцем конвоиром, споткнувшись о бревно, упала на передние ноги. Немец через голову лошади полетел в воду. Я быстро сообразил непоправимое кинулся бежать. И в то время, когда вдогонку раздалась автоматная очередь, я скрылся за домом.
Часовой, это старинное слово, что оно означает, кто выдумал этого часового?
И так часовой, это кусок мяса завернутое в шинель, выброшенное на мороз, которое стоит и смотрит в ту сторону, откуда появляется смена. Так, прохаживаясь взад и вперед, рассуждал про себя Владимир Петрович Миронов. Находясь на посту, охраняя дом, где живет командир дивизии, генерал-майор Васильев.
За что, за какие провинности сегодня старшина послал его именно на этот пост?
Ведь каждый раз, когда рота идет нести караульную службу, этот пост солдаты считают самым несчастливым.
Желающих на этот пост никогда не было. И тогда старшина становится официальным и строгим. Он достает свою черную книжицу и из тех, кто попал в нее посылает на этот пост, а попадают в эту книжицу те, кто имеет замечания по службе. Так что получается, на этот пост старшина посылал солдат на исправления вместо наказания. Несмотря на то, что здесь, на севере, давно стоят большие морозы, Миронов не ощущал холода. Одет был хорошо, тепло, но душу его терзала обида.
Почему именно его поставили здесь, на этот пост, ведь в списке старшины был записан не только он. Было около полуночи.
Рокот приближающегося мотора прервал рассуждения часового. Голубая «Победа» остановилась у ворот. Из нее вышел генерал. Машина сразу ушла, а генерал направился к подъезду. И хотя Миронов сразу узнал его, служба требует своих правил. Он вскинул винтовку, щелкнул затвором и громко крикнул:
– Стой, кто идет!
Ответ:
– Свои…
– Стой, стрелять буду!
Генерал остановился.
– Пароль!
– Мушка, – тихо ответил генерал.
Отзыв:
– Минск.
После этого генерал пошел дальше, а часовой стал по стойке смирно, отбросив штык винтовки на вытянутую руку, приветствуя генерала по-ефрейторски. Генерал вошел в дом, а часовой снова, в который раз прохаживаясь взад и вперед, коротая время. И вдруг дверь дома отворилась и на пороге появилась молоденькая девушка лет девятнадцати.
Миронов окинул взглядом девушку с ног до головы и остолбенел.
Откуда такая красивая? По его телу пробежала мелкая дрожь.
– Часовой, – тихо сказала девушка. – Папа велел мне напоить тебя горячим кофе.
– Не отвлекай от несения караульной службы, – ответил часовой и браво хлопнул каблуками, не отрывая взгляда от миленькой девушки.
– Папа, он не хочет брать, он по-видимому боится тебя, ну скажи ему, этому часовому… Ну, папа… – не унималась девушка.
И тут на пороге снова появился генерал, веселый, ласковый, а глаза просто отцовские.
– Ну, возьми, выпей, солдат, я разрешаю, – сказал генерал и снова исчез за дверьми.
– Ну, бери, бери же… – настаивала девушка, а глаза ее так и сбивали с ног часового. Миронов помялся, переступил с ноги на ногу и нерешительно взял чашку левой рукой из рук девушки, не сводя взгляда с ее чарующих глаз.
Ну как не взять от такой девушки, думал Миронов, а там будь, что будет…
На следующее дежурство старшине не пришлось доставать черную книжицу, Миронов сам напросился на пост у генеральского дома. А затем этот пост стал как по «штатному расписанию» закреплен за Мироновым, но это оставалось загадкой для всех, но так как туда по-прежнему никто не задумывался. Перестал Миронов ходить в свободное время и в выходные дни в город в увольнения. Он зачастил в библиотеку в военном городке, но на всякий случай, когда он уходил в библиотеку, дневальному оставлял номер телефона. Позвони, мол, когда я нужен буду.
Шли дни, а вместе с ними шла на убыль солдатская служба. Исчезли морозы севера, все реже стало появляться северное сияние, на сыпучем снегу появились лужи, наконец, совсем сошел снег, и на севере восторжествовала весна.
В военном городке появилось веселое оживление. Был зачитан приказ о демобилизации солдат, отслуживших свой срок службы и солдаты усевшись на солнце у стены, защищающей от ветра. Начали создавать планы своей дальнейшей гражданской жизни.
Шутки, смех, некоторые подшучивая над своими товарищами по службе. Предвкушая, инсценировали будущие свадебные путешествия и следования в ЗАГС. Другие наказывали своему другу назвать своего первенца своим именем. В такой разгар солдатского счастья вклинился звонкий голос дневального:
– Рядовой Миронов, срочно к генералу.
Более ничего не сохранилось…
